RCC Group

(Russian)

News


RCC News

Баннер 195X195

Interview

(Russian) Олег Шурупов: «СНХЗ использует только отечественные базовые процессы»

Poll

Северный широтный ход - это:
Уже проголосовало 149 человек

Маршрут ледоколов через Ледовитый океан

Дорога в Архангельск при Ломоносове

Канал, соединяющий Обскую губу и залив Красного моря

Железная дорога через северные территории России от Ямала до Балтики

Результаты
Loading ... Loading ...
Архив опросов

Freeze frame

(Russian) Водородная стратегия Голландии

Events

(Russian) Мероприятия


(Russian) “К” экономике замкнутого цикла


Видео, Main, Interview 11.04.2017

(Russian) Мирон Гориловский, Группа «Полипластик»: Производство труб мы освоили мгновенно. Благодаря нашим знаниям в области композитов это было для нас практически как первый класс

Sorry, this entry is only available in Russian.

Сокращенная версия интервью для издания The Chemical Journal: статья в формате PDF.

 

 

Полный текст интервью:

 

JSON.TV: Здравствуйте, друзья. Сегодня в нашей студии Мирон Гориловский – создатель крупнейшего в России производителя полимерных труб – Группы «ПОЛИПЛАСТИК». Здравствуйте, Мирон Исаакович.

 

Мирон Гориловский: Здравствуйте, Катя.

 

JSON.TV: Давайте с самого начала. В августе 1991 г. возникла ваша компания. 1991-й год – это переломное время для нашей страны, все зрители, я думаю, достаточно взрослые и мы не будем напоминать, что за обстановка была в стране. Как вы пришли к созданию компании, почему именно в 91-м году это произошло, а не в 89-м, 98-м? В каком состоянии были вы лично. Расскажите, кем вы были на тот момент, и как приняли это решение?
Мирон Гориловский: Я бы сказал, что формирование компании началось значительно раньше. Коммерческой деятельностью я занялся вместе со своими институтскими друзьями в восьмидесятых годах, в компании «Биопроцесс», и руководили ей Каха Бендукидзе, великолепный человек, которого я уважаю и помню, Михаил Могутов и Диана Медман. В 1989 году мы с участием «Биопроцесса» в капитале создали компанию «Биопол», которая сфокусировалась на переработке пластмасс и биотехнологиях. У нас в Институте тонкойких химических технологиий им. Ломоносова было отделение, которое занималось биохимией. С моим близким товарищем Серегой Альтштейном мы вели одновременно две темы: полимеры и биотехнологии, пока не стало ясно в 1991 году, что биотехнологии — это его, а переработка пластмассы — мое. Он на базе «Биопола» создал компанию «Кембридж», которая была очень успешной и продавала вещества для синтеза новых лекарств. Я же семь лет занимался композиционными материалами, будучи научным сотрудником НПО «Пластмассы», и после разделения стал вплотную заниматься пластмассами и композитами..

 

JSON.TV: А вы сохранили дружеские отношения?

 

Мирон Гориловский: Мы сохранили не только дружеские, а очень хорошие отношения.

 

JSON.TV: Это редкий случай, обычно, когда разводятся компании…Даже сегодня заставить регионы отказаться от металлических или металлополимерных труб – это огромная проблема. Мышление настолько консервативное, что у нас, по-моему, 70% труб является не полимерными в России. В 91-м году это вообще было подвижническая идея?

 

Мирон Гориловский: В 91-м году не шла речь о трубах вообще. В 91-м году шла речь именно о композиционных материалах, это было исходной точкой работы Группы «ПОЛИПЛАСТИК», тем более, нам вообще повезло, регистрация 19 августа 1991 г., никто не забудет, и место хорошее было – Девятинский переулок напротив Белого дома, то время мы снимали всего две комнаты.
JSON.TV: То есть вы оказались в гуще событий?

 

Мирон Гориловский: В самой гуще событий. В 9 утра получили свидетельство о регистрации, в 10 утра все собрались, нас было три акционера, потому что я ещё попросил двух своих ближайших сотрудников присоединиться ко мне и стать акционерами этой новой компании. Мы ставили себе вопросы, а зачем вообще все это сделали, наверное, для того, чтобы наши фамилии были написаны, фамилии, адреса и всё остальное, чтобы было понятно, где мы, что мы, чтобы легче было потом искать. Мы пришли к такому выводу. На третий день стало понятно, что, в общем, уже Россия становится другой, все становится по-другому, и мы практически родились вместе с новой Россией.
JSON.TV: А вы как-то участвовали в этих событиях?

 

Мирон Гориловский: Участвовали только одним образом, потому что мы были очень рядом и у нас работал электрический чайник, мы туда носили термосы с чаем и бутерброды, и по мере возможности были…

 

JSON.TV: Мимо вас ездили танки, где-то рядом стреляли…

 

Мирон Гориловский: Танки ездили по Садовому кольцу, и они были с той стороны Белого дома, со стороны моста, а вот с этой стороны танков особо не было. Кроме того танка, на который Ельцин тогда забрался. Я бы сказал так… первый день была ещё какая-то смурная ситуация, начиная со второго дня начался такой большой подъем, все было как-то радостно…

 

JSON.TV: Понятно было, чем закончится…

 

Мирон Гориловский: Было непонятно, честно говоря, третий день было непонятно. Второй день было непонятно. Но все равно был какой-то общий подъем, такое всеобщее воодушевление на второй день, по крайней мере, и на третий тоже. Я бы сказал, что рождение новой России происходило довольно живенько и интересно для участвующих. Мы участвовали по мере того, что оказались там рядом. Так все родилось. А трубы подсоединились уже в 95-м году, когда мы уже с 93-го, у нас был уже твой завод по производству композиционных материалов.

 

Сначала мы, конечно, использовали чужое оборудование, денег не было, а в 93-м у нас появилось собственное первое производство, тогда, когда все нас называли полными идиотами. Народ только торговал, инфляция была 100% годовых, потому что по 10% в месяц брались кредиты, а мы тут затевали производство. Мы сразу стремились к тому, чтобы это была какая-то более стабильная, более надёжная ситуация с нашей точки зрения, хотя, конечно не минули нас и кризисы, и все остальное.

 

В 95-м году уже, имея соседями маленький цех по производству трубы и страдая от отсутствия достаточного количества производственных площадей, мы решились на то, чтобы это предприятие подсоединить к себе. Тогда не было идеи продолжать трубное производство, была идея поставить дополнительные композиционные линии, но, разобравшись, мы поняли, что трубах, полимерных трубах большое будущее, что это надо развивать, и трубы, и фитинги, и все это направление. С 96-го года мы это уже развивали параллельно с композиционными материалами.
JSON.TV: Западные компании, которые приходят работать в Россию, обвиняют российских учёных и разработчиков в том, что они идут всегда от науки к производству, то есть сначала создают или осознают какие-то свои способности, какой-то свой личный ресурс в определённой тематике, и пытаются, основываясь на этих разработках, этих данных, своих возможностях, найти реализацию на рынке. При капиталистической системе все работает наоборот. То есть – существует запрос рынка на какую-то продукцию, этот запрос приходит к учёным, перед учёными ставится задача. Вот из того, что вы рассказываете, я понимаю, что вы базировались все-таки на своих возможностях, своей какой-то научной школе, производственном опыте, и интуитивно оценивали рынок. Кажется, мы можем делать трубы, трубы нужны, это новое направление, поэтому будем делать трубы. У вас это шло именно от вашей личной базы, а не со стороны рынка? У меня такое ощущение. Или вы пытались оценивать импорт в страну, пытались оценивать ситуацию в мире, высчитывали какие-то тренды, писали сложные бизнес планы? Проясните, пожалуйста.
Мирон Гориловский: Поскольку у нас было два направления деятельности, у нас получился немножко разный подход в этих двух направлениях. Если мы говорим про композиционные материалы, то здесь вы абсолютно правы, на первом уровне стоял уровень нашей компетенции. Занимаясь много лет композиционными материалами с точки зрения науки, изучения, мы точно знали о том, что есть потребители, мы много работали с ними, это был и АвтоВАЗ, и ГАЗ и прочие заводы.

 

Мы знали, что у нас мощности практически никакие, что это надо развивать, что идёт большой импорт, что практически все материалы завозятся. Мы знали, как их делать, потому что мы с этим сталкивались и, собственно, мы их все разрабатывали в рамках НПО «Пластмассы», поэтому здесь мы шли от наших компетенций и правильно понимая, что рынку это надо, другое дело, будет ли он за это платить и сколько будет платить, какая будет экономика всего этого процесса. Мы не ожидали, что будет так дорого инвестировать в производственные активы, что никто нас нигде не ждет, что если мы делаем здание, то в нём нет ни электричества, ни воды, ничего. А это стоит бешеных денег.

 

А по трубам была совершенно другая как раз ситуация. По трубам мы, поскольку это пришло дополнительно, мы рассматривали это как дополнительный вид бизнеса, естественно, мы рассматривали даже не столько есть ли какой-то спрос в России, бесполезно рассматривать с точки зрения спроса, спрос надо создавать, его нету. Россия – родина металлических труб. Я неоднократно говорил, что к 91-му году в России производилось металлических труб больше чем в США, Японии, ФРГ вместе взятых. 20 млн. тонн. Это фантастика. Других труб в России не могло быть.
JSON.TV: Вашим противником была вся металлургическая промышленность?

 

Мирон Гориловский: Это не противник, это была такая жизнь. Это было бы такое неправильное направление, взятое ещё советским правительством в свое время, потому что реально в начале восьмидесятых годов на западе произошёл поворот в сторону пластика, при этом металлические трубы, их доля начала падать, а пластиковых резко возрастать. В России до 91-го года эта доля только росла, а пластиковые трубы находились в загоне. Соответственно, мы сейчас получили огромное кладбище металлических труб, и, как я называю тех, кто поддерживает трубы из стали, я их называю «сталинистами», и огромное количество «сталинистов», которые поддерживают сталь, производят сталь, будут работать со сталью и так далее.

 

Эту идеологию пришлось менять. Рынка не было, его нужно было создавать. Мы видели, что происходит в Европе. Мы уже тогда интересовались тем, что происходит в Европе, в Америке, в других странах. И конечно, в то время разница была 10 – 20 кратная на душу населения по применению пластиковых труб. Это показывало большой потенциал. Надо сказать, что были отдельные области в России, которые нам внушали оптимизм. В то время Мосгаз начал применять подачи Gas de France полиэтиленовые трубы, мы подстроились очень быстро к этому процессу и помогли все это сделать здесь. Это был такой процесс движения вместе к какой-то цели. Не только Мосгаз. Все-таки для воды это было такое, достаточно экономичное решение, и к трубам пришли, скорее, не потому, что мы умели их делать, мы их не умели делать вообще, а мы как раз понимали нужность, важность и перспективность этого направления для инвестирования и дальнейшего развития.
JSON.TV: Хорошо. Вчера вы много знали о пластмассах, полимерах, компаундах, сегодня вы поняли, что вы пойдёте на рынок труб. Завтра вам нужно трубы производить. Ведь это сложная вещь, это не просто в цилиндр завёрнутый полимер. Мы видели ваши презентации, какое количество слоев там, как изготавливаются эти фитинги, как они соединяются…
Мирон Гориловский: В то время это была просто однослойная конструкция из обязательно сертифицированного материала и обязательно с геометрическими параметрами, которые должны быть соблюдены для того, чтобы она соединялась друг с другом тем или иным образом. Важно другое, что наши знания в области переработки пластмасс, намного более глубокие знания в области структуры полимеров, свойств полимеров, идущие от композиционных материалов, помогли нам мгновенно освоить все технологические проблемы, связанные с трубами. Просто мгновенно.

 

Для нас это был как первый класс и институт. Сравнение производства этих труб, того вида, однослойных труб с переработкой композиционных материалов –  это было совершенно другая песня. У нас тогда был очень хороший background для этого, поэтому трубы и фитинги, сами технологические проблемы мы освоили очень быстро. А вот применение, комплектацию, специальные методы испытаний – это все что потом шаг за шагом, это не было в один день, и компетенции в области трубного бизнеса, полимерного трубного бизнеса появлялись, я бы сказал, не один год, не одну пятилетку.

 

Приходя к сегодняшнему ассортименту многослойных труб, труб диаметром до 3 м, двухслойных гофрированных, таких, сяких, огнестойких, стойких к истиранию – это, конечно, результат симбиоза наших знаний и опыта тоже растущего в области композиционных материалов и нашего понимания трубной тематики из тех потребностей, которых даже нет, но их надо создавать. Те же самые трубы, которые стойкие к истиранию, в 5 – 10 раз более стойкие, чем металл. Мы создаем новый продукт, это новый продукт предлагаем рынку, зачастую, на внедрение уходят годы, но к этому мы привыкли в композиционных материалах. Чтобы какой-то композиционный материал был принят какой-то автомобильной компанией, как постоянный (т.н. омологация) – на это уходит до семи лет. Все эти апробации и пр.
JSON.TV: Современным экономистам известно, как поднялся Китай, методом т.н. обратной сборки. В Китай пришли компании с готовыми технологиями, инвестициями, построили заводы, китайцы разобрали то, что было сделано, научились делать сами, построили на этом свою мощную школу, имея в руках уже кем-то изобретённый велосипед. А у вас получается, что вы свой велосипед создавали сами, и не пришел никакой иностранный партнёр с готовой технологией, не объединился с вами в совместное предприятие, не принёс вам всю эту технологическую инфраструктуру. То есть вам, получается, пришлось её создавать своими силами. Вы при этом пытались использовать китайский метод, выбрали зарубежные прототипы, их разбирали? Ведь известно, что западные компании не спешат сюда отдавать чертежи и технологии на низком уровне представленные и разобранные. Или вы все свои кочки проходили сами, и все полностью создавали сами? Модель опишите, пожалуйста.
Мирон Гориловский: Во-первых, я хотел бы сказать, что западные компании, в частности, европейские, сюда пытались прийти все это время. Но они все время опаздывали. Во многом, они опаздывали потому, что мы быстро бежали. Они каждый раз приходили, каждый раз говорили… Я просто помню, компания Wavin первый раз пришла к нам в 96-м году, в «ГазТрубПласт», когда мы там производили, по-моему, 1500 тонн всего-то за год, не за месяц. Сейчас у нас раз в 150 больше производство. Но тогда было так. Они приходили и говорили: мы сейчас все это должны купить, это у вас ничего не стоит, давайте мы вам заплатим каких-то денег. Мы говорили: нет, ребят, за такие деньги мы лучше сами что-нибудь поделаем. Они приходили через год и говорили: да, мы согласны на ваши деньги. Мы им говорили: ребят, мы уже производим не 1500, а 3000 тонн, денег стало ровно в три раза больше. Говорят: Да вы что, такого быть не может, какие 3 млн долларов? Я говорю: ребята, ну не хотите – не надо.

 

И когда они последний раз пришли в 2000-м году, уже после кризиса 98-го года, они там годик не приходили вообще, кризис был. Я им сказал: ребята, погодите, теперь мы займёмся этим делом сами. Приходите лет через пять. Мы к тому времени уже начали осваивать новые технологии, и нам уже было не до того, чтобы продавать, мы понимали, что это тот цыплёнок, которого точно продавать не надо. На первом этапе мы не понимали, что это такое. Это было интересно, это было перспективно, но у нас не было такого более системного понимания. Они пытались приходить. И Wivin, и Pipelife, это два крупнейших европейских игрока на рынке полимерных труб. Pipelife построил свой завод, но он его уже построил в 2007-м году, когда уже было поздно, когда создалось уже достаточно большое количество конкурентов.
JSON.TV: И как вы делите рынок на сегодняшний день?
Мирон Гориловский: А у них нет никакого рынка. Это маленький заводик. Wivin не присутствует сейчас здесь. Он создал и закрыл свой завод именно потому, что мы быстро бежали и не давали им вот этой части. А как мы шли к нашим сегодняшним типам труб, ко всему остальному, вы знаете, это было тоже некое движение в двух направлениях. Иногда мы действительно видели какие-то зарубежные образцы, которые нам нравились.
JSON.TV: Но вы видели их на выставках, вы их закупали, разбирали по слоям?
Мирон Гориловский: Мы участвовали во всех выставках, конференциях, во всём остальном, мы участвовали самого начала, поскольку наш технический background позволял нам все это понять, нам было легко это освоить и реально посмотреть, что является перспективным, что нет. У нас есть научно-технический центр, который работал с самого начала, в котором работали самый квалифицированные специалисты в области полимерных материалов и переработки пластмасс. Я сам семь лет был старшим научным сотрудником, я понимаю, о чем идёт речь. Мне не нужно было все разбирать на кусочки, а те инструментальные методы, которые были, позволяли быстро определить, что нам нужно для этого.

 

Дело было не только в этом. Иногда это шло от нас, иногда мы понимали, что нужно делать, иногда даже лучше, чем те образцы, которые были с той стороны. Но мы во всех случаях вели очень интересную политику. Например, мы увидели какую-то интересную штуку, мы говорили: ребята, не хотите ли нам продать лицензию? Или как-то что-то сделать вместе? В 90 % случаев они отвечали «нет». Тогда мы честно предупреждали, что мы эту штуку за один – два года точно сделаем. И каждый раз мы доказывали, что это именно так. Они нам не очень верили, но так получалось. Несмотря на это, в других трубах, например, в тепловых трубах, мы по направлению группы Полимертепло купили две лицензии, одна швейцарская, другая израильская, потом их совместили, прибавили свой R&D, и получилась наша девятислойная тепловая труба, и уже сегодня из России технология идёт в Европу, в Китай, мы там создаём заводы по производству.
JSON.TV: А лицензия была на производство многослойных труб?
Мирон Гориловский: Первая лицензия была на непрерывную длинномерную изоляцию. В России не было непрерывной изоляции, чтобы уже изолированная труба потом сворачивалась бухты и мгновенно в траншее разворачивалась, и все было так красиво. Это швейцарская. А израильская лицензия была на производство труб из сшитого полиэтилена PEX-a. Мы были четвёртой компанией в мире, которая могла производить такие трубы. Три компании уже производили: немецкая, шведская, израильская. Мы стали четвёртой компанией, которая умеет производить такие трубы, да, сначала на основании израильской лицензии.
JSON.TV: Какие трубы, давайте уточним?

 

Мирон Гориловский: Это трубы из сшитого полиэтилена на повышенную температуру до 95° С для наших сетей горячего водоснабжения и отопления. Это внутренняя труба. А дальше уже идут всякие барьерные слои, усиление арамидом, изоляция и пр. Но это уже наша разработка. Но вот внутренняя труба, как сделать этот сшитый полиэтилен… Сшитый полиэтилен с обычным полиэтиленом – все равно, как каучук и резина. Резина – сшитый каучук. Нам надо было сделать такую трубу, которая при 95° выдерживает давление, не меняет форму и может служить 50 лет. Вот эту технологию нам пришлось купить, соединить с технологией длинномерной изоляции, прибавить наше усиление, слои, все остальное, полиуретан и получить вот такую штуку. Теперь выпускаем трубы и до 115°С.

 

JSON.TV: А вы патентуете свои оригинальные решения?

 

Мирон Гориловский: Что-то патентуем, что-то нет. У нас 49 патентов серьезных, из которых часть поддерживается в Америке, в Китае и в Европе, но мы очень внимательно это делаем, потому что на сегодня в России патентное право практически не работает.

 

JSON.TV: Но у вас и нет конкурентов в России, получается?

 

Мирон Гориловский: Почему, у нас есть конкуренты в России, обязательно. У нас наоборот, всегда впереди идет лидер, и его сзади за пятки кусают те, кто идут за ним, особенно, когда это высокомаржинальная продукция, когда мы что-то придумали. Обязательно через 3-4 года кто-то это повторяет, а иногда даже и быстрее.

 

JSON.TV: И вы не пытаетесь с этим бороться?

 

Мирон Гориловский: Мы с этим не боремся вообще, потому что мы считаем, что это нормальное развитие рынка. За это время мы должны уйти еще на 3-5 шагов вперед, и таким образом сделать некую новую продукцию и улучшить ту инициальную, которая есть. Они идут за нами все равно в любом случае.

 

JSON.TV: То есть вы с новыми разработками работаете, скорее, в режиме ноу-хау? Вы знаете, как, и вы надеетесь, что как можно дольше вы будете лидерами, единственными?

 

Мирон Гориловский: Абсолютно. Но мы постоянно их модифицируем, постоянно их улучшаем. И другого пути нет, потому что патенты практически не защищают. У нас был и есть патент на производство вот этих теплоизолированных труб, и есть у нас конкурент, компания из Санкт-Петербурга, которая начала полностью повторять нашу технологию. Мы судили ее, мы выиграли, она себе поменяла имя, мы ее опять судили, опять выиграли, она поменяла место производства… И что? Конечно, для нее были какие-то проблемы, но для нас это тоже была головная боль, деньги и все остальное. Поэтому мы очень аккуратно на это смотрим, и то, что имеет мировой приоритет, мы считаем, стоит фиксировать, потому что сейчас, когда работы уже в Европе и в Китае идут по теплоизолированным трубам, нам наши патенты помогают. Там какое-то более пиитетное отношение к патентам, хотя в Китае пока мы не знаем, потому что там пока только начинается. А в Европе более пиитетное отношение, и практически мы там одни с такой технологией и какое-то время еще пробудем.

 

JSON.TV: То есть у вас такой легкоатлетический забег, вам нужно стараться бежать как можно быстрее и не пытаться оглядываться, проверять состояние здоровье остальных спортсменов.

 

 

Мирон Гориловский: Вы когда-нибудь видели, как марафонцы бегают? Они все время оглядываются, потому что тебе важно понимать, где ты относительно всех остальных. Обязательно нужно оглядываться, но задача бежать, и бежать «в долгую». Можно рвануться и потерять деньги, силы и пр. и на этом остановиться. Можно просто остановиться и долго оглядываться, тогда тебя просто обгонят. Здесь должна быть какая-то золотая середина. Надо двигаться достаточно быстро, чтобы тебя не догнали, но при этом достаточно уверенно, что не захлебнуться, потому что очень большая проблема – это привлечение средств на создание новых заводов. Мы же за короткое время создали сеть заводов, и это было необходимо в то время, потому что надо было наращивать мышечную массу. Надо было обязательно предоставить продукт в конкретной точке, а не где-то в Москве, чтобы он потом ехал в Иркутск или ехал в Краснодар или куда-то еще. Страна у нас большая, это многие тысячи километров.

 

JSON.TV: С чем, кстати, связано решение о строительстве нового, нового и нового завода? Это каждый раз объективно необходимо по экономическим причинам, или этого от вас требуют регионы, которые данные трубы покупают? Хотят себе нового производителя на своей территории?

 

Мирон Гориловский: Регионы хотят всегда.

 

JSON.TV: Постройте завод и мы будем у вас покупать?

 

Мирон Гориловский: Да. Это стандартная ситуация. На это нельзя обращать внимания.

 

JSON.TV: И вы не обращаете?

 

Мирон Гориловский: Никогда. Мы обращаем внимание только на одно: только на логистику и экономику. Если в этом месте завод имеет право на жизнь с точки зрения населения, с точки зрения городского населения, в точки зрения уже установленного потребления и наших планов, тогда там имеет смысл строить завод.

 

JSON.TV: То есть это результат экономических расчетов, а не конъюнктурных взаимодействий?

 

Мирон Гориловский: Это результат нашей политики образования некоей сети заводов по России.

 

JSON.TV: И сколько у вас на сегодняшний день заводов?

 

Мирон Гориловский: На сегодняшний день 11 заводов, последний появился в Хабаровске в этом году.

 

JSON.TV: Да, из Москвы было бы далеко возить.

 

Мирон Гориловский: Да, немножко далеко. Там 9000 км, не навозишься. У нас ближайший был Иркутск, но, надо сказать, тоже не навозишься, 3000 км. Причем, часть сырья шла из Кореи, потом в трубу и обратно, это было совершенно бессмысленное явление. Но сейчас в Хабаровске завод уже работает, он уже сейчас произвел первую тысячу тонн и в следующем году мы рассчитываем примерно на 4000 тонн.

 

JSON.TV: 11 заводов в России и есть еще где-то в других странах?

 

Мирон Гориловский: Есть в Белоруссии 2 завода и 1 в Казахстане. Они принадлежат 100% российской группе Полипластик.

 

JSON.TV: Ясно. Вот еще один вопрос. С технологиями понятно, вы их освоили, вы даже в чем-то опередили западных партнеров, учителей, а ведь в России совершенно другая система принятия решений в этом секторе. В Европе, если я правильно понимаю ситуацию, частные компании управляют газоснабжением, теплоснабжением, водоснабжением. В России во всех этих случаях – это государственные и бюджетные заказчики, правильно?

 

Мирон Гориловский: Я бы сказал так: в Европе тоже есть и государственные компании довольно большие, но преобладает, конечно, частный капитал.

 

JSON.TV: То есть вы приходите в регион, где, предположим, количество металлических труб, которые закопаны под землей и которые несут воду горячую или холодную, канализацию, достигает, допустим 90% или 70%, большого количества процентов, обратная пропорция по сравнению с Европой. У ни есть постоянные связи с металлургическим лобби, с какими-то поставщиками, они давно родственники друг другу. Вот они 10 или 20 или 30 лет поставляют этот металл, который ржавеет, закапывают его под землю, тут пришли такие красивые вы с вашей предысторией, хотите разрушить их семейные связи, которые складывались десятилетиями. И так происходит каждый раз. Что за волшебная палочка, волшебное слово, как вам удается преодолеть этот барьер? Здесь я делаю грязный намек просто, с помощью каких финансовых, экономических, риторических ресурсов и аргументов вы пробиваете эту стену?

 

Мирон Гориловский: Вы сейчас правильно сказали, финансовые, экономически и риторические, все вместе. Знаете, можно сколько угодно ломать ткацкие станки, но все равно они придут в любом случае. Можно сколько угодно отталкиваться и не принимать полимерные трубы, но они все равно придут не зависимо от того, хотят этого или не хотят.

 

JSON.TV: Ваш главный аргумент – это неизбежность прогресса?

 

Мирон Гориловский: Это все равно неизбежно. Преимущества полимерных труб понятны всем, даже тем, кто занимается сталью на постоянной основе. Они понимают, что эта штука не ржавеет, что эта штука живет 50-100 лет, что это все равно будущее в любом случае…

 

JSON.TV: А им не надо 50-100, им надо, чтобы она заржавела, и ее прорывало каждый год!

 

Мирон Гориловский: Это довольно надуманная штука. У них такое количество рвет каждый год, что им совершенно этого не надо. Они вполне могут 5% того, что у них лежит в земле, заменить на полиэтилен, и 95% будут продолжать рваться. Поэтому все в порядке в этом плане. Это им как раз не нужно. Наоборот, их сильно ругают за количество аварий, это действует. Регионы бывают разные. Некоторые регионы наоборот, они к нам идут с распростертыми объятьями и говорят: ребята, приходите, у нас беда,  у нас проблема, помогите. И мы им помогаем. Мы им помогаем чем? Мы обучаем проектировщиков, мы обучаем сварщиков, мы обучаем строителей прокладке труб и т.д. Мы поставляем сами трубы, мы даем кредиты. Мы говорим: ребята, мы готовы, мы открыты к сотрудничеству. Есть много регионов, которые такие образом приходят и говорят: помогите! У нас проблема, у нас катастрофа, мы не знаем, что с этим делать.

 

Есть регионы, которые говорят: ребята, вам здесь делать нечего. Ну, мы посмотрим, есть ли там чего делать или нечего, потому что далеко не одна организация. Мы же говорим о спектре. Где-то мы заходим через газ, где-то через воду, где-то через канализацию, где-то через тепло. Это все показывается региональным властям. Региональные власти начинают понимать, что это хорошо. Они начинают давить на свои муниципальные предприятия: а почему у вас этого не творится? В тех областях, где у нас построены заводы и есть торговые дома – еще проще, потому что мы говорим: мы же локальное производство, мы же ваши! Там нам еще проще. Торгцентры – это всегда центры развития. Центр развития трубных технологий возникает от производства и, желательно, связанного с ним торгового дома, потому что не только производство важно, но и еще образование тех людей, которые вокруг. И вот этот центр как центр кристаллизации: знаете, как бросил кристаллик в насыщенный раствор, от него расходится кристаллизация довольно быстро.

 

JSON.TV: Закопать сотню километров труб под землю – это же техника. Ладно, в Хабаровск не возить трубы, начать их там производить, но вы же не начнете производить в Хабаровске укладочную технику? Откуда она каждый раз берется?

 

Мирон Гориловский: А укладочная техника в России.. все очень примитивно. В реальности это те же самые экскаваторы, те же самые трубоукладчики. Здесь важна не техника, а квалификация персонала, сварщики сварочное оборудование, вот этому мы учим. Сварочное оборудование мы продаем, сварщиков мы учим, сварочное оборудование даем в аренду при необходимости. Понимаете, труба не существует в вакууме. Труба как таковая никому не нужна. Нужны трубные системы. Это как цепочка, начинается с качественного материала и заканчивается качественной прокладкой.

 

JSON.TV: То есть вам пришлось создать всю инфраструктуру?

 

Мирон Гориловский: Абсолютно.

 

JSON.TV: А этот повторяет западный опыт, или на Западе это все-таки разные специализации, и компании кооперируются для этих целей?

 

Мирон Гориловский: Знаете, в какой-то степени повторяет, в какой-то степени нет, потому что если мы говорим о производстве труб, фитингов и трубных систем, то да, все поддерживают трубные компании и даже сварочное оборудование производят компании, связанные с трубными компаниями. А вот если мы говорим уже о прокладке, то, конечно, технологиями прокладки занимаются другие компании, больше строительные компании, это их технология. Но они плотно связаны с трубными компаниями.

 

JSON.TV: А у вас этим занимается ваша дочка Полимертепло?

 

Мирон Гориловский: Нет, Полимертепло занимается тепловой трубой, это просто направление труб для горячего водоснабжения и отопления. Это не наша дочка, это отдельное предприятие. Оно имеет определенное отношение к Полипластику тем, что у них частично акционеры совпадают. Но это просто отдельное направление. У нас очень мало предприятий наших, которые осуществляют прокладку, только по специальным технологиям для того, чтобы показать, как это делается. Мы строителей учим. У нас есть учебный центр, мы учим больше 1000 сварщиков в год, мы учим проектировщиков, мы, безусловно, снабжаем оборудованием. Мы говорим: ребят, мы готовы дать вам полный комплекс услуг, что вам надо. Надо вам только трубу – берите трубу, труба и фитинги – труба и фитинги, труба  и фитинги и обучение – обучение, сварочное оборудование – сварочное оборудование. Рассрочка платежа – в конце концов рассрочка платежа, финансовые услуги получаются. Что еще надо?

 

JSON.TV: В свое время Москва и Ю.М. Лужков  в хорошем смысле удивили, когда приняли городскую программу замены труб не по вашей инициативе, а по инициативе Мэрии, и по телевизору очень много показывали, как это происходит, весь город перекопали и такое ощущение, что 95% труб заменили на полимерные. Это иллюзия или действительно что-то такое страшно хорошее произошло?

 

Мирон Гориловский: Нам и повезло и не повезло одновременно, потому что поворот Москвы к полиэтиленовым трубам случился в 2008 году. Причем не просто в 2008 году, а это был август 2008 года, когда Юрий Михайлович приехал на завод «ГазТрубПласт», воочию еще раз убедился, что это все есть что все это работает, что все это можно, и в 2008 году, я думаю, Москва потребила максимальное количество труб, особенно тепловых труб, которое может быть.

 

JSON.TV: …в своей истории.

 

Мирон Гориловский: Ну вы представьте себе, более 400 км в год было заменено тепловых труб. Но в Москве лежит 13 000 км только тепловой трубы, поэтому здесь ни за один год, ни за два года, ни за три ничего не заменишь. Москва – крупнейший город в мире с тепловой сетью, такого больше нет. Пекин меньше имеет, чем Москва.

 

JSON.TV: Ну, в Москве несколько прохладней, наверное, чем в Пекине, поэтому?

 

Мирон Гориловский: В Пекине тоже не сильно жарко, просто там это начало развиваться сильно позже, чем в России.

 

JSON.TV: А может быть там более энергоэффективные дома?

 

Мирон Гориловский: Что вы! В Пекине кошмар творится, то же самое, что в Москве, может быть, еще хуже, потому что очень много старых построек. Новые дома, безусловно, строятся более энергоэффективными, а старые дома – это халупы, вы в Москве таких не найдете. Мы сейчас часто бываем в Китае, потому что там сейчас строится завод именно для тепловых труб в 4 часах езды от Пекина как раз.

 

JSON.TV: И все-таки в Москве чем закончилось дело?

 

Мирон Гориловский: В Москве дело закончилось тем, что кончились деньги, потому что в конце 2008 года начался кризис, деньги кончились и до 2010 года денег уже не появилось. В 2010 году запал немножко прошел, и Москва вышла обратно на свои 200 км тепловой трубы в год, которые тарифная составляющая позволяла класть. Что касается труб для газоснабжения, это было очень серьезно. И с тех пор началось медленное… почему медленное? Есть определенное количество денежных средств, больше их потратить сложно. Они в тарифе, никто никому ничего особо не дает, небольшие дотации позволяют немножко это все поддерживать. Мосгаз – они молодцы, потому что каждый год, хорошо или плохо, свои 40 км сетей все равно кладут или обновляют тем или иным образом. Мосводоканал тоже участвует в этом. Мог бы, наверное, больше, но хорошо, что так.

 

JSON.TV: О клиентах хорошо или ничего, это понятно.

 

Мирон Гориловский: Вопрос в том, что, конечно, по воде и канализации мы не используем те возможности, которые можно было бы использовать. Очень много чугуна, очень много реноваций идет чулком стеклопластиковым, который для этого не сильно предназначен, в общем, я бы сказал так, что там еще очень много, чем можно заниматься. Но это процесс.

 

Это и в Европе не было сразу. Это нигде не было сразу. Это сразу было только в Китае. Вот в одном месте это было сразу. В 2007 году они на душу населения потребляли меньше, чем в России, а сейчас они на душу населения потребляют в 4 раза больше, чем в России. У них душ населения, понимаете, да?.. Просто фантастические цифры, которые не лезут в голову. 400 тысяч тонн – это всего в России потребление всех пластиковых труб, включая внутридомовые, в Китае – 13 миллионов.

 

JSON.TV: Но в Китае есть своя компартия которая принимает решение.

 

Мирон Гориловский: Не-не-не, компартия вообще здесь ни при чем. В Китае 13 миллионов тонн, и это не компартия вообще. У них не было этой металлической части, она была, но была совершенно другая, и они с более чистого листа к этому подходили.

 

JSON.TV: Может быть, у них не было труб вообще? И поэтому они смогли позволить себе создавать вновь полимерные сети?

 

Мирон Гориловский: У них, конечно, было намного меньше, но вопрос был в другом. Вопрос был в том, что там была создана более правильная экономическая ситуация. У нас вся проблема в том, что наше ЖКХ, которое загнивает вместе с трубами, которые гниют в земле, никому не принадлежит. Оно вообще никому не принадлежит, потому что муниципальные предприятия понимают, что ни сделать ничего не могут, они временно этим владеют. Некоторые городские богатые, как питерские, московские – они не определяют ситуацию. Россия большая, это не только Питер и Москва. Россия – это огромные расстояния, огромное количество населения и пр. Катастрофически нет хозяина. Нет хозяина – ничего не будет.

 

В Китае  – это просто фантастика. Даже в маленьком городе Цзыба, где находится наше предприятие, 4 млн. человек. Там 12 теплосетей, которые между собой конкурируют. 12 в одном этом городе. У нас в Москве – одна. С кем ей конкурировать, что хотим – то и делаем. Понятно, что когда хорошо, они делают все хорошо и массово, а когда есть такое понятие «нет денег»… Сегодня московская сеть принадлежит Мосэнерго, а Мосэнерго принадлежит Газпрому, где принимаются решения? Где-то там…А ситуация такая, что в Москве надо менять на порядок больше сетей для того, чтобы у нас улицы не разрывали каждый день, как это сейчас происходит. Но некоторые вещи творятся очень интересные.

 

Эта программа «Моя улица», которую часто хают, потому что летом проехать невозможно, она нацелена на будущее. Она направлена на то, чтобы запрятать огромное количество телекоммуникационных проводов, которое висело «соплями» вдоль улиц, на всех крышах, везде, где только угодно. Сейчас все это прячется в землю, особенно в центре. Да, надо немножко пострадать, чтобы все это спрятать в землю. Я не буду говорить о том, насколько это грамотно планируется, грамотно осуществляется, быстро или не быстро, я говорю о конечной цели. Конечная цель правильная, безусловно, это все должно быть спрятано в землю, в пластиковые трубы, в пластиковые колодцы, чтобы было легко потом дополнительные сети протянуть, заменить имеющиеся, делать все, что угодно, не поднимая больше асфальт никогда.

 

JSON.TV: В Европе даже электричество под землей сейчас?

 

Мирон Гориловский: В Европе активно прячется под землю электричество, и слаботочка, и высоковольтные провода. В России мы сейчас очень за это ратуем, сейчас очень много работаем именно в этом направлении. Специальные придумали трубы для кабелезащиты.

 

JSON.TV: А что энергетики об этом думают? Они считают, что это их будущее?

 

Мирон Гориловский: Энергетики об этом думают по-разному. Некоторые энергокомпании относятся к этому очень хорошо. Сейчас мы делаем очень большую работу в Питере, например, именно по сетям высокого напряжения. Специальную трубу придумали, которая в огне не горит, в воде не тонет, вообще все, что угодно, и именно для высокой электрики сделана. В Москве пока мы, в основном, прячем низковольтные сети в рамках программы «Моя улица», но я полностью уверен, что когда высоковольтная сеть идет по Москве, занимает место, а место это очень дорогое. Ее можно спокойно спрятать вниз, и после этого она становится незаметная, доступная, потери становятся намного меньше и пр. Это все будет.

 

JSON.TV: Наверное, более экологичное это решение?

 

Мирон Гориловский: Намного! Тем более, что сейчас многие вещи можно делать бестраншейно, то есть трубу прокладывать бестраншейно, не поднимая всю эту землю, и, в том числе, трубу для кабеля.

 

JSON.TV: А правда, что для всех решений кроме питьевой воды за рубежом, в основном, используются ПВХ, а у нас все-таки во всех применениях полиэтилен?

 

Мирон Гориловский: Я бы сказал так, у них как раз ПВХ используются, в том числе, и для питьевой воды…

 

JSON.TV: Что не есть хорошо…

 

Мирон Гориловский: Что не есть ни хорошо, ни плохо. Распространенное мнение, что ПВХ вредно не подтверждено никем, тем более с новыми бессвинцовыми стабилизаторами трудно найти какие-то проблемы. Просто исторически Европа и Америка были ориентированы на ПВХ. ПВХ появились на 20 лет раньше, чем трубы из полиэтилена. И если здесь мы боремся в металлом, то там они борются с ПВХ, потому что полиэтиленовые, полипропиленовые трубы более экономичные, они гибкие, они более удобные, они более надежные в применении, у них лучше сварка…

 

JSON.TV: … нежели ПВХ?

 

Мирон Гориловский: Конечно. ПВХ соединяются на резинке, это жесткая труба-раструб-резинка. Полиэтиленовая труба – это бухта, это электросварка, это сварка встык, все что угодно. Это любые диаметры. ПВХ – это, в основном, диаметр до 400 мм. Но, тем не менее, в Европе до сих пор больше 50% труб – это ПВХ, потому что все привыкли, все знают, что это такое, все привыкли к тому, что канализационные трубы  – это только ПВХ.

 

JSON.TV: Потому что ПВХ дешевле, чем полиэтилен?

 

Мирон Гориловский: Сама труба получается дешевле, но там дальше возникает вопрос раструба, резинки, всего остального. В каких-то диаметрах на дешевле, а в каких-то  – дороже. А если мы говорим про трубу до 63 мм, до 2 дюймов, полиэтилен же в бухте, его не надо соединять, ему не надо каждые 10 метров резинку.

 

JSON.TV: То есть вам, как компании, которая вынуждена брать на себя весь сервис и монтаж просто удобнее иметь дело с полиэтиленом?

 

Мирон Гориловский: Нет. Полиэтилен – это более современный материал. Во-первых, нет ничего универсального. Где-то полиэтилен – это просто единственный материал, в газе, например. Где-то, например, в канализации, двухслойный гофрированный специальный полиэтилен или полипропилен конкурирует с ПВХ, но на маленьких диаметрах ПВХ выигрывает, она дешевле. То есть 100 мм трубу лучше какому-нибудь фермеру взять из ПВХ, и она будет дешевая и нормальная. А когда мы говорим 400 – то тут идти в полиэтилен уже.

 

JSON.TV: Мирон Исаакович, за последние 10 лет какая динамика в тоннаже вашего производства и по деньгам?

 

Мирон Гориловский: Нашего производства или рынка?

 

JSON.TV: Давайте и рынка, и Полипластика.

 

Мирон Гориловский: 10 лет – это очень большой промежуток…

 

JSON.TV: Ну какой тренд, вот какая линия?

 

Мирон Гориловский: Я могу сказать, что линия очень простая. В 2000 году, когда это было самое начало, рынок не превышал 50 тысяч тонн. Завод «ГазТрубПласт» выпускал 10 тысяч тонн, и больше у нас никакого другого завода не было. К 2007 объем достиг 270 тысяч тонн. К тому времени мы уже открывали по 2 завода в год начиная с 2005 года, и производили уже больше 100 тыс. тонн в год. Дальше пошел большой спад 2008-2009 год, и это было такое серьезное испытание, но к 2010 году рынок вышел обратно. В 2013 год российский рынок достигл своего абсолютного пика, это было 380 тыс. тонн в год. Наша компания выпускала в России порядка 170 тыс. тонн. В 2014 году началось новое падение, в одном только 2015 году 25-27% рынка было потеряно.

 

JSON.TV: Ну о том, что строительный рынок стоит 2 года нам всем известно, получается, что и ЖКХ…

 

Мирон Гориловский: Строительный не так стоит, как ремонтный, потому что когда нужно выполнять социальные обязательства, деньги берутся отовсюду, и в первую очередь ремонт подождет.

 

JSON.TV: А что делать с построенными заводами, часть закрывать?

 

Мирон Гориловский: Там все хуже. Даже когда у нас было 380 тыс.тонн, средний уровень загрузки не превышал 35%, то есть мощностей было настроено в 3 раза больше, чем уровень потребления. Все же думали перспективно, хорошо, давайте деньги вложим.

 

Надо сказать, что в обычную трубу вход очень дешевый, линия для производства трубы стоит 300 тыс. долларов, это ничего. Вместе с цехом, с заводом может стоить 600-700 тыс. долларов. Это вообще ничего. Одну линию поставил – и ты уже король. Это не так совершенно. Дальше ты никто и звать  тебя никак, потому что ты не знаешь, как производить, лабораторного оборудования у тебя нет, сырье ты берешь где ни попадя и т.д. Таким образом, в России появилось больше 100 заводов и заводиков по производству полиэтиленовых труб, из которых только 4 предприятия работают на сертифицированном сырье.

 

JSON.TV: Ну, в общем, на коленке делают..

 

Мирон Гориловский: На чем попало, и это страшное дело, это дискредитация полимерных труб. Это мы называем суррогатный материал и такую трубу мы называем фальсификат. С такой трубой мы боремся. Слава богу, ее объем на рынке не превышает 20%.

 

JSON.TV: 20%  – это много!

 

Мирон Гориловский: Да, это огромное количество, потому что наши законы, наши тендерные условия предусматривают, что если ты где-то купил документы, а у нас это легко делается, и представил их по своей трубе и дал самую низкую цену…

 

JSON.TV: …то все, ты молодец, ты выиграл!

 

Мирон Гориловский: Да, ты выиграл! Нормальные организации утраивают предварительный аудит заводов и не пускают туда посредников. Нефтегазовые ребята никогда в жизни так не будут делать. А, извините, государственные предприятия, которые полностью прижаты, у них электронные торги, все законы есть.. Что он сделает? Он даже иногда вынужден брать вот такое дерьмо. Конечно, они не хотят с этим работать, но вот так иногда получается. Мы с этим боремся насколько возможно, с суррогатным сырьем, с фальшивой трубой, потому что она дискредитирует. Мне говорят: А-а-а, знаем мы полиэтиленовую трубу, вчера проложили – вся потрескалась. Ребята, можно и металлическую проложить такую, что она потрескается в момент, когда ее прокладывают. Нет слова «полиэтиленовая труба», а есть слово «труба, сделанная в соответствии со стандартами, из правильного материала, на нормальном оборудовании и проверенная».

 

JSON.TV: Вернемся к очень интересному моменту. Итак, получается, что два года рынок стоит, и можно даже сказать, что падает.

 

Мирон Гориловский: Падает, он не стоит. Он три года падает.

 

JSON.TV: О том, насколько тяжелая кризисная ситуация в экономике, в социальной сфере, в ЖКХ, в строительстве мы, люди, которые имеют отношение к экономике, осведомлены. Что делаете вы в этой ситуации, как вы выживаете, сохраняется ли у вас хоть какая-то рентабельность, и какие перспективы?

 

Мирон Гориловский: Нам тяжело, потому что мы большие. Большим тяжело. Знаете как: если ты сильно большой и тебя плохо кормят, то ты быстро теряешь силы, будем так говорить. С одной стороны. С другой стороны, мы большие, и у нас есть возможность реагирования на все это. В тучные времена мы жили достаточно жирно с точки зрения затрат денег на одно, на другое. Сейчас, конечно, пришлось прижаться во всем, в том числе, прижаться в инвестициях, прижаться в закупке нового оборудования. Где мы не прижимались – это мы не прижимались в маркетинге, мы почти не прижимались в R&D, которые мы проводим. Это не так дорого, мы можем это сохранить. Нам, к сожалению, пришлось провести некоторое сокращение наших сотрудников на некоторых заводах, но не на всех. При этом вы видите, мы строим иногда новые заводы. Это более качественное размещение производительных сил.

 

Очень большой удар, поскольку небольшая часть сырья и фитинги импортные, приходится покупать за валюту, соответственно, есть какие-то валютные долги. Изменение курса нанесло ощутимый удар, и в какой-то год мы оказались в убытке из-за курсовых разниц. Конечно, рентабельность не имеет ни малейшего отношения к том, что было до 2013 года, но она позволяет поддерживать предприятие на плаву. Все те меры по экономии, которые мы предпринимаем, по оптимизации производства, сбыта. В какой-то степени, это хорошо, потому что когда все жирно, нет потребности самоочищаться, нет потребности проводить такие оптимизационные мероприятия. Когда наступает такая ситуация, как сегодня, знаете, что нас не убивает, делает нас сильнее. Это правильная штука.

 

JSON.TV: Но до определенной степени. Хорошо, на 30% в год рынок упал, вы похудели, вы подпоясались, вы сжались…

 

Мирон Гориловский: На 30% рынок упал, мы упали на 15-17%. Мы не падаем как рынок, мы падаем намного меньше.

 

JSON.TV: И сколько вы можете себе позволить падать на 15-17% ежегодно?

 

Мирон Гориловский: А мы не хотим себе позволять больше падать.

 

В этом году рынок ушел, с нашей точки зрения, на минус 7-8%, а мы в этом году +0,3%. В 2016 уже +0,3%. Мы считаем, честно говоря, что в этой ситуации, когда мы вернулись к 2007 году по объему потребления, дальше падать некуда. Уже все, уже дальше некуда, эти  260 тыс. тонн – и так 0. Мы считаем, что мы находимся, по крайней мере, близко к той нижней точке, и на этой нижней точке мы научились жить. И это очень хорошо.

 

JSON.TV: Мы – это экономика?

 

Мирон Гориловский: Нет, мы – это прежде всего группа Полипластик, но и в какой-тот степени экономика. Она еще не приучилась, но она уже немножко адаптировалась.

 

JSON.TV: Получается, что падение замедлилось?

 

Мирон Гориловский: Конечно. Самый страшный для нашей отрасли был 2015 год. 2014 год был тоже -10%, и это было начало скатывания с горки, а вот 2015 год, когда было -25% по отрасли и -17% у нас – вот это был самый тяжелый год. В этом году, я уже говорил, отрасль потеряла 7% может быть, мы посмотрим, но у нас +0,3%.

 

JSON.TV: То есть вы считаете, что наступает какая-то стабилизация, и мы потихоньку выравниваемся?

 

Мирон Гориловский: Мы считаем, что да. И похоже, что это такой чисто экономический позитивный тренд, поскольку нефтяные цены сейчас совершенно на другом уровне, они не 30 долларов, а 50, это позволяет больше вкачивать в экономику, немножечко государство имеет больше денег, соответственно, есть какие-то возможности, и если этот тренд продлится или как-то укрепится хотя бы на этом уровне, мы считаем, что это уже такой позитив относительно той неопределенности, которая была в 2014 году и относительно того падения, которое было в 2015.

 

В 2016 нас спас большой проект с СИБУР в действительности, это большой объем, и мы выиграли тендер, таком образом вышли даже в небольшой плюс. Так, конечно, мы были бы в минусе, но в минусе небольшом, все равно это единицы процентов. И мы думаем, что с этого момента можно потихонечку начинать подниматься, потому что дальше падать некуда. Меньше на душу населения – только на Украине, больше нигде.

 

JSON.TV: То есть у вас похоронных настроений нет?

 

Мирон Гориловский: Нет абсолютно.

 

К сожалению, мы не разовьемся, как Китай, который с 3 млн. тонн до 14 млн.тонн прыгнул буквально за 5 лет. Это фантастика, такого не бывает. У нас такого не будет, нужно иметь побольше китайцев и немножко другую ситуацию в целом в стране. Но мы считаем, что даже на условиях стабилизации мы за какое-то разумное время вполне вернемся к тому уровню 380 тыс. тонн и будем расти дальше, потому что объективно полиэтиленовые трубы не имеют альтернативы.

 

Мы занимаемся еще внешними сетями. Мы почти не занимаемся «внутрянкой», но по «внутрянке», надо сказать, они даже не упали за это время. По «внутрянке» они все равно шли более или менее, потому что альтернативы нет тем полимерным трубам, которые используются для «внутрянки» для канализации, для горячей и холодной воды. Металл вообще уже не используется. Войдите в любой дом, там в лучшем случае полипропилен, который не самый лучший материал, но где надо – это металлопластик, правильное, нормальное применение. И уже вернуться обратно невозможно, никто не будет варить этот металл этот мелкий, который требует огромной трудоемкости, который потом гниет и умирает. Он еще быстрее гниет, чем в земле, в земле хоть кислорода поменьше. Уже возврата обратно не будет. Это та ситуация, при которой этот рынок все равно будет двигаться. К сожалению, во внешних сетях из-за того, что был очень серьезный кризис именно финансовый, по наличию денег, пришлось так вот упасть. Но мы поднимемся.

 

JSON.TV: Мирон Исаакович, наше агентство много лет занимается поддержкой инвестиций в аналитическом плане, то есть через нас прошло огромное количество бизнес-планов, мы их оценивали. Это известно не только мне, но и вам и всем участникам рынка, что ни один проект не имеет перспективы быть прокредитованным со стороны банка и даже быть утвержденным на уровне собственников компании, если он не обеспечен сырьем, то есть как бы ни было нужно производство стране, экономике, региону, какая бы высокая норма прибыли ни была в конкретном виде продукции и переработки, если у тебя нет собственного сырья – тебе нечего делать на рынке. Это известная вещь.

 

Мирон Гориловский: Что вы называете собственным сырьем?

 

JSON.TV: Если ты производишь мебель, у тебя буквально должна быть собственная лесозаготовка, лесопереработка, потому что вполне возможно, что тебе придется твои доски, твою фанеру покупать выше рынка в 3 раза, и у тебя не будет вариантов, как из этой ситуации выскочить.

 

Мирон Гориловский: Это не в нашей отрасли, Кать. У нас «от газа до тазика» не работает абсолютно. У нас огромные предприятия занимаются переработкой газохимии и нефтехимии и производят сырье, и совершенно другие предприятия занимаются переработкой пластмасс и переработкой этого сырья в конкретные изделия. Слава богу, вертикально интегрированные компании в этой области не приняты не в мире, ни в России, поэтому здесь мы чувствуем себя абсолютно свободно. Сырье есть всегда, и если его нет в России, то оно есть за рубежом. Если оно дорого в Европе, его можно купить в Корее или в Таиланде или в Китае, например. На сегодня у нас в основном отечественное сырье, потому что удивительным образом сошлись звезды: у нас одновременно резко падало потребление сырья, и одновременно Казаньоргсинтезувеличила производство сырья на 60 тыс.тонн, поставила дополнительную линию.

 

Звезды сошлись, и сегодня у нас в годовом ракурсе есть вообще баланс, сегодня производство составляет 240 тыс.тонн в Казаньоргсинтезе, 220-230, и еще 40 тыс. тонн в Нижнекамске, а потребление как я уже сказал  – 260 тыс. Мы совпали, но это не значит, что у нас все хорошо, потому что зимой, естественно, они вынуждены везти все за рубеж, а летом у нас не хватает сырья. Но это уже копейки, потому что когда было 380 тыс. тонн, половина сырья, почти 200 тыс. заезжало сюда импортного. А сегодня – ну, 30 тыс.

 

JSON.TV: Такая ситуация с хорошим доступом к сырью, видимо, была не всегда, я намекаю на вашу ситуацию с Лукойл-Нефтехимом, которая стала известна публично совсем недавно. По всей видимости, когда возникала ваша история, ваша часть биографии с Лукойл-Нефтехимом, то доступ к сырью был ограничен?

 

Мирон Гориловский: В то время Лукойл-Нефтехим был единственным в России производителем полиэтилена-80, и чтобы получить доступ к сырью, мы пошли на условия руководителей этой компании. Смирнов Алексей и Раппопорт Александр, генеральный директор и коммерческий директор, поставили ультиматум: акции в обмен на договор поставки. Мы продали половину компании за одну треть реальной стоимости пакета. Так у нас появились два новых акционера, владельца 50% акций кипрской компании – основного акционера Группы ПОЛИПЛАСТИК. Планировалось, что помимо договора на поставку сырья их участие принесет инвестиции в компанию, но все деньги инвестировали мы сами, а от новых друзей не получили ничего. Иногда только выплачивали им дивиденды. В 2013 году мы предлагали Смирнову и Раппопорту выкупить их пакет за цену в 10 раз больше, чем когда-то получили от них. Но этого им показалось мало. И вот теперь, когда рыночные цены на российские активы упали, они наняли рейдеров для шантажа и вымогательства той прежней цены за свою долю. Вот только инструмент для шантажа они выбрали неудачный: заявили о непрозрачности бизнеса и затребовали раскрытия информации, которая и так им предоставлялась, подали иск в английский суд и с треском проиграли его.

 

JSON.TV: Истцы обратились с требованием раскрытия финансовой информации с тем, чтобы участвовать в прибыли компании?

 

Мирон Гориловский: Я думаю – для того, чтобы запугать и вынудить нас выкупить их долю по завышенной цене, потому что всю необходимую им финансовую информацию они и так имели. Двое их представителей постоянно входили в Совет директоров. С 2007 года мы аудируемся в «большой четверке». Наши аудиторы – ДелойтКПМГЭрст энд Янг – каждый год выдавали отчет  акционерам.

 

Лондонский суд назвал этот иск fishing expedition, «собиранием компромата».

 

JSON.TV: Всем известно, сколько вы денег зарабатываете?

 

Мирон Гориловский: Абсолютно. Мы печатаемся и в рейтинге РБК, и в других, у нас в 2016 порядка 33 млрд оборота, и где-то под миллиард прибыли, надеюсь. Данные аудита будут позже. В предыдущий год – при обороте 31 млрд мы получили минус 700 млн, в основном, из-за курсовых убытков. Когда-то, например, в 2011 году, до 2,7 млрд прибыли до налогообложения доходило при меньшем обороте. Но вся прибыль еще и с добавленными банковскими кредитами расходовалась на развитие производства и пополнение оборотных средств. Мы абсолютно прозрачная, вертикально-интегрированная компания, которая стремится к IPO и своими результатами гордится, а не скрывает.

 

JSON.TV: Мирон Исаакович, в России очень принято крупным зверям забирать то, что плохо лежит или принадлежит зверям поменьше. Вы, когда оцениваете риски развития вашей компании, предполагаете наезды в будущем со стороны действующих игроков рынка?

 

Мирон Гориловский: А вы знаете, вряд ли кто-то захочет забрать у нас что-либо, кроме денег, потому что нашу компанию очень непросто вести  и развивать, сама по себе она прибыли не дает. У нас 5 управляющих партнеров, каждый из которых занимается своим направлением внутри бизнеса. Без нас это будет очень сложно, практически невозможно. Это не месторождение, не газ, не нефть, не металлы, это не лес, он сам не растет.

 

Что можно сделать? Можно обанкротить предприятие при большом усилии и продать имущественный комплекс за одну десятую стоимости компании. Получить 3 копейки денег, просто слив территории заводов.

 

JSON.TV: Мирон Исаакович, нас богатые люди, владельцы крупных компаний приучили к тому, что любой бизнес продается и покупается. Продаются и покупаются «Сибур», «Уралкалий», «Роснефть»…

 

Мирон Гориловский: Разумеется, бизнесы продаются и покупаются. И их стоимость во многом зависит от общего уровня капитализации, доходности и степени зависимости от человеческого фактора. Тут у нас, к сожалению, есть своя специфика: мы росли быстрее, чем зарабатывали, поэтому нам не хватает капитала, много приходится занимать. Рынок нашей продукции очень конкурентный, поэтому маржинальность намного ниже Сибура, Роснефти или Уралкалия. Все заводы мы строили сами, ничего не приватизировали, и многое до сих пор держится на опыте и лидерских качествах руководителей, членов команды.

 

Чтобы расти дальше, нужны инвестиции. Поэтому мы продолжаем искать партнеров, которые могли бы вложить денег и вместе с нами развивать этот бизнес.

 

JSON.TV: А может быть, диверсифицировать, потому что сколько можно заниматься одними трубами и компаундами, у меня такой вот нескромный вопрос?

 

Мирон Гориловский: Я думаю, даже трех жизней не хватит, чтобы заниматься трубами и компаундами.

 

JSON.TV: То есть вам еще не стало скучно?

 

Мирон Гориловский: Мне абсолютно не скучно, более того, у нас перспективы фантастические, если смотреть грамотным образом на то, что еще можно здесь сделать. Я же сказал, что уровень развития этого бизнеса в России не отрицательный, но почти нулевой. Это самое начало. Нам есть чем заниматься, и мы не говорим, что мы хотим продать компанию. Надо сказать, что у нас до кризиса было много предложений по разным фондам, и зарубежным фондам, и РФПИ в данном случае, многие интересовались, как бы 25-30% получить в хорошо растущем предприятии за какие-то разумные деньги. А нам эти деньги нужны для развития.

 

JSON.TV: Портфельные инвестиции?

 

Мирон Гориловский: Портфельные инвестиции и квалифицированные инвесторы.

 

JSON.TV: А вы никогда не хотели выйти на биржу?

 

Мирон Гориловский: У нас была задача выйти на IPO задача была поставлена в 2012 году и должна была быть выполнена в 2014 году, но наши славные «спящие» партнеры не хотели раскрывать о себе информацию, а невозможно выйти на биржу с грузом нераскрытой информации о владельцах. Они просто не раскрывали информацию. А там дальше цепочка оффшорных компаний, которая не позволяет нам выйти на биржу, потому что не понятен конечный бенефициар.

 

JSON.TV: То есть вы не смогли выполнить формальные требования?

 

Мирон Гориловский: Конечно. Даже формальные требования мы не сумели, а в середине 2014 года стало понятно, что никуда выходить не надо, стоимости начали падать. Мы, может быть, даже успели бы выйти на IPO, и, может быть, этот корпоративный конфликт решился бы за счет выхода на IPO, если бы не отказ наших «спящих» партнеров раскрыть информацию.

 

JSON.TV: И какая теперь перспектива с IPO?

 

Мирон Гориловский: IPO сейчас – это практически нереально, и в ближайшие 2 года любая продажа предприятия нереальна, потому что на тех уровнях прибыльности, которые есть сегодня, это абсолютно бессмысленно делать. Это просто взять и отрезать кусок за неправильную цену, за неправильные инвестиции. Хотя сейчас происходят в нашей области какие-то слияния и поглощения, мы не исключаем каких-то таких корпоративных вопросов, хотя просто продажа профильному инвестору, который покупает по определенным правилам, исходя из EBITDA, мультипликатора и пр., на сегодня это не способ привлечения денег при  таких показателях, которые есть сегодня.

 

JSON.TV: Мирон Исаакович, как любой бизнесмен, который уже произвел состоявшийся бизнес, захватил отрасль, заработал много денег…

 

Мирон Гориловский: Занял свое место в отрасли.

 

JSON.TV: Занял свое место, да, написал свою страницу в истории экономии страны, без сомнения, вы имеете право помечтать и, как более квалифицированно говорят, подумать о диверсификации. Чем бы вы занялись, будь у вас чуть меньше проблем, чуть лучше ситуация в экономике, чуть больше времени, что бы вы начали производить, в какую бы отрасль вы пошли, смежную или совершенно другую, где ваша мечта?

 

Мирон Гориловский: Если говорить о мечте в бизнесе, то мы чуть-чуть было ее не осуществили в 2007 году, когда мы вели переговоры с несколькими крупнейшими европейскими трубными игроками о том, что мы соединяемся с ними, образуем крупнейшую в мире компанию по производству труб и фитингов и получаем все необходимые компетенции, как европейские, так и возможность развиваться на постсоветском пространстве, и получается огромный конгломерат с очень большими возможностями. Если бы не кризис, я думаю, мы бы это сделали с одной очень большой компанией, с самой крупной европейской компанией, и это называется reverseacquisition, потому что при этом мы получили бы порядка 30% акций в объединенной компании, и это был бы почти 100% контроль, потому что все остальные акции распылены. Это была бы для нас такая абсолютно столбовая дорога к дальнейшему движению, и движению как на той территории, так и движению в Китай, в развивающиеся рынки и пр. Это был 2007 год.

 

JSON.TV: Да, захватить континент. Что уже Россия, СНГ…

 

Мирон Гориловский: Наши возможности, европейские best practices, огромные объемы, хорошее территориальное распределение, у них 27 заводов по Европе, у нас было порядка 12 или 13 заводов, если брать постсоветское пространство, все это соединяется и реально получается под нашим контролем. Вот это была мечта. Но этой мечте не суждено было сбыться по абсолютно объективным причинам. В Европе начался кризис, он начался уже  в начале 2008 года, у них акции резко пошли вниз, ионии отказались от слияния, потому что это уже было для них очень невыгодно. Потом начался наш кризис, потом везде сменился менеджмент, потом в Европе произошли очень серьезные смены владельцев, а потом в России началась наша буча, собственная, и с тех пор вопрос этот на сегодня закрыт. Но это не значит, что он закрыт навсегда.

 

JSON.TV: То есть это задача в вашей голубой тетрадке?

 

Мирон Гориловский: Но если бы это было возможно, это была бы очень серьезная вещь. Мы не хотим продавать бизнес, мы хотим участвовать в нем, хотим расширять его, глобализировать его по мере возможности и переносить то bestpractices, который есть в других местах на Россию, на постсоветское пространство, потому что есть еще Белоруссия, есть Казахстан. Думаю, что рано или поздно улучшатся отношения с Украиной, рано или поздно все будет нормально в этом плане. Если говорить с точки зрения экономики, это была бы такая мечта. С точки зрения личного, то могу сказать, что, конечно, на сегодня компания построена не очень правильно, и мне приходится очень много времени ей уделять, и получается, что не удается уделять время семье, детям, внуку уже одному, ему 1,5 года, и это меня очень тревожит.

 

JSON.TV: А куда упали ваши яблоки, чем дети занимаются?

 

Мирон Гориловский: Дочка старшая у меня юрист, но сейчас она по большей части выращивает внука. А сын работает по нашему направлению, он больше связан с отдельными проектами по инновационным методам прокладок труб, по сетям идентификации.

 

JSON.TV: То есть бизнес стал семейным?

 

Мирон Гориловский: Он не занимается в нашей компании непосредственно, хотя он много чего делает и по нашим направлениям. Он занимается в параллельной компании, связанной с методами прокладки, это не производство труб, а это очень эффективные, абсолютно новые для России методы прокладки труб, реновации, бестраншейные методы и пр. Он занимается интересными вещами.

 

JSON.TV: То есть вы детьми довольны, они справились.

 

Мирон Гориловский: Первыми двумя – да, а вторые еще школьники пока. У меня четверо, слава Богу. 26, 24, 14 и 12. С детьми все в порядке. Первая пара получилась неплохо, вторая пара через 12 лет получилась тоже нормально. Младшие тоже молодцы, учатся. Я думаю, что Лев пойдет по нашему пути, потому что у него есть к этому все компетенции, он с младенческих лет слышит про трубы. Он закончил экономфак МГУ, у меня оба старших ребенка заканчивали МГУ, не Кембридж, не какие-то другие места… Не потому, что я считаю, что Кембридж – это плохо, а так получилось. Экономфак МГУ и юридических факультет МГУ – вот два учебных заведения, которые заканчивали мои старшие дети. В общем, первая пара получилась неплохо, вторая тоже движется нормально.

 

JSON.TV: Спасибо вам за разговор. Продолжайте, пожалуйста, в том же духе.

 

Мирон Гориловский: Спасибо.

 

За помощь в подготовке материала благодарим телеканал JSON.TV

Комментирование закрыто.